«АРТ МОСКВА». Коллекции
Роман Бабичев
«ЛЮДИ В ИСКУССТВЕ XX ВЕКА»

Идею своей коллекции, связывающей воедино стилевые линии начала, середины и второй половины века, Роман Бабичев определил как модернизм без манифеста. В его собрании русский и советский XX век предстает необычно живым, разноплановым пространством именно художественного поиска, вне жесткого разделения на «авангард» и «социалистический реализм». Небольшая экспозиция посвящена теме портрета и с разных сторон раскрывает частный мир человека 1900–1960-х годов. Эти произведения не парадны и не декларативны. Их объединяет интерес к характерной эмоции эпохи, своеобразная красота времени, по-своему ощутимая в каждой вещи. При этом подходы художников различны. Здесь есть лирические и камерные портреты, живописные этюды, жанровые сценки и многофигурные композиции, построенные как картина. Выставка открывается «Портретом молодой дамы» (вторая половина 1900-х) символиста Александра Савинова, переоткрытого музеями всего несколько лет назад. Савинов пронизывает свою живопись мерцающим итальянским светом, внутренний мир героини скрыт вуалью тайны. Рядом – две хорошо известных вещи, которые стали уже визитной карточкой собрания: двойной портрет работы Елены Киселёвой, одной из ведущих художниц русского модерна («Мать и дочь (Итальянки)», 1911) и раннесоветский шедевр Александра Монина «Физкультура – залог здоровья (Портрет жены художника О.Н. Мониной)» (1929). Обратите внимание, эти совсем разные художники сохраняют связь с академической живописью и строят композицию на основе тонкого, выверенного рисунка. Главную часть экспозиции составляют мастера первого советского поколения, выпускники Вхутемаса–Вхутеина, которые стремились освоить вершины новейшего европейского искусства. Соревнуясь в живописном мастерстве с Анри Матиссом, Полем Сезанном, они писали советские камерные сюжеты: городскую интеллигенцию, рабочих, спортсменов. В этом разделе преобладают ленинградцы. Творческая пара Александра Русакова и Татьяны Купервассер входили в объединение «Круг художников», основанное студентами Кузьмы Петрова-Водкина. Константин Рождественский был одним из самых близких учеников Казимира Малевича. Почти забытый, сверхоригинальный новатор середины столетия Борис Ермолаев был скорее одиночкой, но испытал влияния и того, и другого круга. Помимо города, этих авторов объединяет интенсивно живой, повышенный цвет, который редко ассоциируется с живописью 1930–1950-х. Картины Русакова и Купервассер в своей основе свободно-эскизны. Живопись Ермолаева и Рождественского скорее статична. Это условные, визионерские произведения, где фигура – лишь пластическая идея, спокойная форма-колонна, окрашенная неземными красками. Таковы иконописный «Юноша со связкой лука» Рождественского (конец 1930-х – 1940-е (1950-е?)), «Портрет М.С. ;Зильберман (жены художника)» (начало 1930-х) и «Девушка с гитарой» (вторая половина 1940-х) Ермолаева. Если для ленинградцев 1930–1950-х годов картина – прежде всего пластическая задача, то москвичи чаще отталкиваются от сюжета, стремятся показать своего героя в городской среде: эти портреты более типажны. Такова сценка Юлии Разумовской «В трамвае» (1930-е), изображающая диалог двух бойких работниц, и ряд полотен, которые можно назвать кинематографичными – «Телеграмма» плакатиста Льва Бродаты (1930-е) и уже оттепельные картины известного педагога и вхутемасовца Андрея Гончарова («Внуки», 1966) и шестидесятника Валентина Полякова («Разговор», 1958). Полуоткрытые стеклянные двери советской квартиры 1960-х на картине Полякова тонко перекликаются с рамой трамвайного окна у Разумовской: спустя десятилетия общественная жизнь уходит с первого плана, сменяется темой личного пространства. Объем экспозиции невелик, но позволяет увидеть насколько тесно взаимосвязаны части советского искусства XX века и насколько мало оно еще описано, как необычно переплетены задачи фигуративной и абстрактной картины, и как много общего в европейском и советском модернизме. Надежда Плунгян